- Можешь говорить. Но я могу и не ответить. Когда я пишу, я иной раз забываю, где нахожусь.

- В моем прежнем мире это называют «измененное состояние сознания». Я читала статью об этом. Такое случается с художниками, писателями, спортсменами. Это как-то связано с эндорфинами мозга. То есть предполагается, что ты делаешь что-то особенно удачно, если можешь войти в это состояние.

Астерий хмыкнул.

- А ты всегда входишь в измененное состояние, когда пишешь картины?

- Да. Обычно.

Он прищурился, рассматривая Микки, потом снова отвернулся к стене пещеры и изобразил длинную плавную линию ее талии, бедра и ноги.

Микки наблюдала, как он работает, и думала о его таланте и о красоте, которую он с виду так легко создавал, хотя и был долгие века изгнанником, отверженным. «Джии, прошу, сдержи свое слово…» Потом она заставила себя отвлечься от мыслей об обещании своей служанки, боясь, что Астерий слишком пристально всмотрится в ее лицо и прочтет грустные мысли.

Лучше думать о нем. О том, как он страстен, нежен, и полон сюрпризов… например, оказался необычайно талантливым художником…

И тут Микки кое-что вспомнила.

- Астерий, а кто та женщина, что написана на стене первой комнаты?

Рука Астерия застыла, не завершив мазок. Не глядя на Микки, он ответил:

- Это Пасифая, моя мать.

- Я так и думала, - пробормотала Микки. - Она очень красива.

- Я запомнил ее именно такой.

Микки хотелось попросить его, чтобы он и ее саму запомнил такой же прекрасной. Попросить прощения за свои ошибки и за боль разлуки, неизбежную после того, как она уйдет. Попросить просто помнить, как они любили друг друга. Но она знала, что не сделает этого. Она могла лишь надеяться, что, когда придет время, Астерий простит ее за то, что она смертна. Микки закрыла глаза, боясь, что если будет и дальше смотреть на него, то невольно сболтнет, что думает, - признается ему во всем и начнет умолять помочь ей найти выход из всей этой путаницы.

Каким- то образом Микки заснула. Она это поняла только тогда, когда открыла глаза и обнаружила, что в комнате уже не так много света, а Астерий спит рядом с ней. Микки несколько мгновений лежала неподвижно, прислушиваясь к его глубокому ровному дыханию. Потом осторожно выбралась из постели и тихонько закуталась в хитон. Она не смотрела на стену, пока не застегнула его на плече. А потом глянула туда -и ахнула, прижав ладонь ко рту. Он изобразил ее похожей на богиню! На портрете Микки спала, слегка приподняв уголки губ, словно ей снился чудесный сон. Кожа выглядела живой, тело - роскошным и манящим. И Астерий написал ее спящей совсем не на меховом ложе. На картине Микки лежала на постели из лепестков роз - лепестков роз «микадо».

Микки обернулась и посмотрела на Астерия; ей хотелось разбудить его и немедленно заняться с ним любовью. Но она не могла себе это позволить. Она должна была проверить розы. «Если моя интуиция ошибается, - пообещала себе Микки, - я вернусь и разбужу его, и мы будем любить друг друга все утро». И, больше не оглядываясь на Астерия, она, бесшумно ступая босыми ногами, вышла из спальни.

Солнце еще не взошло, но небо на востоке уже было не черным, а серым, что означало приближение рассвета. Трава под ногами Микки была холодной и сырой; она обогнула утес, спеша добраться до дорожки, ведущей вверх, мимо горячих источников, вокруг ее балкона и дальше, в центр садов. Микки не позволяла себе отвлекаться даже мысленно. Она быстро взбежала по ступеням, едва глянув на исходящие паром ванны, не желая вспоминать, как приятно было купаться здесь в компании служанок и как ей хотелось снова окунуться в горячую воду. На ее балконе никого не было, и в спальне тоже, но Микки видела, что в очаге приветливо горит огонь, а рядом с кроватью стоит зажженный канделябр. Микки закусила губы и отвернулась от мирной картины.

Она спустилась по ступеням и вошла в сад. Она выбрала ту дорожку, что вела прямиком к центру Царства роз, к храму и фонтану. Микки изо всех сил старалась думать о розах, а не о стихиях или Астерии. Она не хотела, чтобы те по ошибке решили, будто она их зовет. То, что она должна сделать, она должна сделать в полном одиночестве. Впрочем, ей нетрудно было думать только о розах. Они как будто сами поглотили ее мысли…

Плохо… Боже, как ей было плохо! Чем ближе Микки подходила к центру этого мира, тем хуже она себя чувствовала. Два или три раза она останавливалась и осматривала клумбы, которые всего несколько дней назад стараниями женщин подверглись обработке и подкормке. Теперь все эти кусты покрывали черные пятна гнили Похитителей Грез, и от них пахло смертью.

Интуиция ее не подвела, вот только все оказалось намного хуже, чем Микки могла себе представить. Гниль расползалась с невероятной скоростью. Ни одна болезнь из мира смертных не смогла бы опустошить сад подобным образом. Но эта гниль не принадлежала миру смертных. Это была своего рода манифестация зла, и инстинкт подсказывал Микки, что есть лишь один способ победить ее.

Освещенный факелами, храм Гекаты был похож на чудесное видение, а пение воды, льющейся из огромного фонтана, создавало волшебное музыкальное сопровождение. Но Микки не задержалась там. Она спешила дальше, пока наконец перед ней не загорелись огни, освещавшие Стену роз. Ей нетрудно было отыскать те кусты, которых коснулась ее кровь. Они были единственными яркими пятнами цвета среди темноты, угасания и смерти.

«Я была права. Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но я оказалась права».

Микки повернула обратно к храму, задержавшись по пути лишь для того, чтобы найти недавно заточенные ножницы, которые она припрятала под кустом. Потом поднялась по ступеням храма и остановилась перед пламенем Духа.

- Геката, - негромко заговорила Микки, глядя в желтовато-оранжевый огонь. - Я знаю, ты сейчас далеко от своих владений, но я надеюсь, что ты все же достаточно связана с ними… со мной… что ты все-таки услышишь меня. Мне нужно поговорить с тобой, прежде чем я все это закончу. Я хочу, чтобы ты знала, как хорошо мне было здесь. Впервые в жизни я находилась на своем настоящем месте. Четыре стихии - отличные девушки, особенно Джии. Если можно, пожалуйста, передай им, что я довольна всем, что они делали для меня.

Микки глубоко вздохнула и отерла слезы, катившиеся по щекам.

- Я люблю Астерия. Возможно, тебе это и не нравится, но ты ведь сама сказала, что я должна следовать своим инстинктам, а все внутри меня тянулось к нему. Он не зверь, ты и сама это знаешь. И он нуждается в том же, в чем нуждаемся все мы - в признании и в ком-то, кто любил бы его.

Микки пришлось замолчать и прижать ладонь ко рту, чтобы сдержать рыдание. Справившись со своими чувствами, она продолжила:

- Именно ради него я делаю это, ради него, и девушек, и Ткущих Сны. Я наконец поняла настоящую причину того, почему очутилась здесь… я здесь действительно ради роз. Я могу спасти их. Вообще-то у меня и выбора нет. Я ведь видела, что затаилось в лесу, и я не могу допустить, чтобы те твари уничтожили все, что я люблю.

Она уставилась на огонь, желая найти более выразительные слова, желая выиграть время для того, чтобы выучить какую-то особенную молитву, какой-то ритуал, чтобы сделать все правильно.

- Когда я связала себя с тобой, я сделала это двумя словами - «любовь и доверие». Именно эти два слова вновь привели меня сюда. То, что я намерена сделать, и сделаю по доброй воле, потому что хочу сберечь любовь, которую нашла в этом мире, и я верю, что поступаю правильно, потому что благодаря любви я научилась доверять себе - верить своим инстинктам, своей интуиции и своим суждениям. Так что если можно, Геката, я прошу тебя быть со мной рядом, когда я сделаю то, что должна. И да будет так, - шепотом закончила Микки.

Она решительно покинула храм и подошла к фонтану, питавшему водой все Царство роз. Этот изящный фонтан был воистину прекрасен: множество огромных мраморных чаш постепенно спускались к огромному бассейну, от которого разбегались в сады мраморные лотки. Микки опустила руку в воду и удивилась ее спокойному теплу. «Странное совпадение, - подумала она, снимая хитон и аккуратно складывая его на земле рядом с собой. - И не первое совпадение в этом мире. Буду смотреть на это просто как на прощальный дар богини».